Козловский Данила • Спорт- одна из граней творчества [3]

Статья огромная, но я рекомендую к прочтению!!!!!!!
http://www.eurosport.ru/olympic-games/s ... 9540.shtml

Хорхе Фернандес: «Мутко знает все лучше всех»
Хорхе Фернандес – проживший 20 лет в СССР слепой остеопат из Нью-Йорка – поставил на ноги российских олимпийских чемпионов и рассказал об этом Eurosport.ru.

Спорт высших достижений – сложная и тяжелая работа. Ваше тело выступает в роли единого отлаженного механизма, любой, даже микроскопический, сбой в работе которого может поставить крест на чемпионских надеждах. Любая мелочь и деталь имеют значение, особенно если мы ведем речь об Олимпийских играх. Недаром за спинами золотых медалистов стоит целая команда тренеров, администраторов, массажистов и врачей, вкладывающих душу в достижение результата. Российским спортсменам в Сочи удалось подтвердить высочайший класс обилием побед, которые войдут в историю. И одним из тех важнейших незаметных кирпичиков в успешной олимпийской конструкции стал проживающий в Нью-Йорке врач-остеопат, испанец Хорхе Фернандес, который на Играх помогал своими знаниями и опытом целому ряду российских спортсменов, ставших чемпионами – и Юлии Липницкой, и Максиму Транькову, и Вику Уайлду. Кому еще и как именно подсобил этот примечательный человек, он рассказал Eurosport.ru. На чистом русском языке.

– Как и с кого началось ваше сотрудничество с российскими спортсменами?

– Все началось давно, в конце 90-х годов. Тогда в России была очень сложная ситуация со льдом и условиями для тренировок. И многие спортсмены, тренеры приехали в Америку и Канаду работать. Потому что здесь эти зимние виды спорта очень популярны. Я тогда работал в Нью-Джерси, а там очень много ледовых дворцов. Ко мне пришел человек, у него болела спина – это был известный тренер Владимир Капров. Насколько я знаю, он друг Ирины Родниной. Я ему помог, и он направил ко мне Александра Жулина. Он в то время тоже здесь работал, тренировал. Ситуация у них выглядела сложной – они должны были тренировать детей, чтобы заработать деньги. А эти деньги уже потом тратить на своих основных спортсменов. Жулин тренировал свою тогдашнюю жену – Татьяну Навку – и Костомарова. Саша у меня спросил, могу ли я сделать какую-то скидку, потому что он не мог просто все это осилить финансово. Я сказал: «Конечно». И начал лечить – в основном, Костомарова. Потом и Навка бывала у меня. Много тогдашних фигуристов ко мне обращались. Тарасова была, Майя Усова… Тогда все были здесь.

Например, Оксана Баюл имела в Нью-Джерси квартиру и давала ребятам бесплатно у нее жить, чтобы они могли тренироваться – все помогали друг другу. И я тоже все, что мог, делал. Постепенно дела шли, и Костомаров и Навка стали чемпионами России, Европы, мира и олимпийскими чемпионами. В то время у них встал выбор – оставаться здесь или возвращаться в Россию, потому что условия в России стали меняться: появился хороший лед, было создано все для работы. И они решили вернуться. Тогда наше сотрудничество прекратилось. Правда, Саша Жулин мне как-то раз звонил из-за проблем с шеей, и я ему по телефону давал какие-то советы. В Америке остался Николай Морозов и время от времени приводил ко мне своих ребят. То есть, сотрудничество никогда не прекращалось полностью.

– С кем работаете сейчас?

– Полтора года назад приехала ко мне Нина Михайловна Мозер со своими ребятами – Таней Волосожар и Максимом Траньковым. Они прилетели сюда на консультацию в один известный госпиталь по специальной хирургии. Там ребятам не смогли помочь, и одна врач, у которой дочь фигуристка, посоветовала меня. Они пришли ко мне, и я увидел, что проблемы вполне решаемы. Я провел несколько сеансов, но, к сожалению, должен был уезжать. Когда я вернулся, они тоже вернулись в США – мы продолжили лечение. Результаты были именно такими, которые они хотели. Они смогли нормально тренироваться, почувствовали силу. Мы решили продолжить наше сотрудничество. То они ко мне приезжали, то я ездил к ним. По ходу дела я начал лечить других ребят: Вера Базарова и Юрий Ларионов – с ними я много работал, Ксения Столбова, Федор Климов – тоже мои клиенты. Юлия Липницкая была у меня, Никита Кацалапов и Елена Ильиных. Много было молодых совсем – Лина Федорова, Максим Мирошкин, Женя Тарасова.

Время от времени ко мне приводили спортсменов из других видов. Дарья Клишина, например. Потом мы познакомились с Ольгой Зайцевой. Со всей группой Пихлера я работал. Была новая девочка, ее не считали особо перспективной, но я сразу увидел, что человек может очень удачно выступить при должном подходе. Это Яна Романова. С Вилухиной сотрудничали очень здорово.

Потом появилась девочка из скелетона – Ольга Потылицина. Где-то в январе этого года к Нине Михайловне обратился Юрий Дмитрович Нагорныx, и по его просьбе я с удовольствием начал работать с Виком Уайлдом и Аленой Заварзиной.

– Из иностранных спортсменов с кем работаете?

– На данный момент работаю с парой американских национальных сборных. К примеру, с Мэдисон Чок. С партнером не работаю, но с ней – да. И одиночницы есть – вот за Словакию выступала на Олимпиаде Николь Ражикова. Очень много юниоров и детей, в том числе и Анабель Морозова, дочка Николая Морозова, которая возглавляет десятку лучших фигуристок своего возраста в Америке.

Беды начинаются при приземлении
– В чем заключается ваша помощь?

– Я не только решаю механические проблемы скелето-мышечного аппарата, но еще и придумываю определенные упражнения, которые могут помочь бороться с ними. К примеру, для фигуристов нет никакой проблемы оттолкнуться и сделать прыжок. Беды начинаются при приземлении. Для приземления нужно уже не динамическую мускулатуру тренировать, а статическую. Антигравиторную. Этого никто не делает, и поэтому они часто чиркают лед, или отталкиваются, но не могут приземляться чисто. Для выполнения этих вот движений мы пользуемся совсем другой мускулатурой, но, к сожалению, на нее внимания не обращают.

Мы постепенно начали работать в этом направлении и решать проблемы. Всегда нужно найти ключик. Это самое сложное. Пока этого не сделаешь, то будешь работать как бы вслепую. Если вы посмотрите на разные виды спорта, то везде есть свои травмы. Как теннисный локоть или синдром прыгуна. Первое, что я делаю – знакомлюсь с жизнедеятельностью спортсмена. Что и как он делает, в какой позе, какие мышцы он использует. И начинаю понимать, в каком направлении нужно двигаться дальше. Здесь срабатывает интуиция – руки сами начинают находить проблему. Это происходит не из-за магии или мистики, а потому что ты теоретически знаешь, что может быть. А руки сами идут к этому месту.

– Много времени требуется для достижения эффекта?

– Мне за несколько сеансов удалось привести в порядок Вика и Алену. Когда я приехал в последний раз, я побывал в центре подготовки спортсменов в Сочи. Называется «Юг-Спорт». Генерального директора этого места зовут Михаил Дремов. Чудесный человек! Я приехал туда, и меня попросили поработать с бобслеистами, и он за пять минут организовал все условия. Все, что мне нужно для работы, мне дали. Я буквально переоделся с аэропорта и начал сразу работать. А для бобслея очень важен разгон – я понял это, когда они стали мне описывать свой вид спорта. И счет идет на какие-то фракции секунды. Они начали мне рассказывать про снаряды, на которых тренируются… Я им сказал: «А что толку? Если у вас колени блокированы и мешают вам нормально разгоняться». У них оказались чисто механические проблемы, которые за пять дней я смог решить. Я работал с Сашей Зубковым, Николаем Хренковым, Дмитрием Труненковым, с девочками работал – практически вся команда по бобслею. Было непросто, потому что ребята все мощные, и требовались большие усилия.

– Вы сказали о том, что никто не уделяет внимание статической мускулатуре…

– Да! И это удивительно! Я хочу вам сказать следующее: вся эта подготовка спортсменов называется эксцентрической. И она родилась в Советском Союзе. В 80-е годы был знаменитый тренер по легкой атлетике – профессор Игорь Верхошанский, – он создал систему тренировок, которая называется плиометрия. Суть ее заключается в том, чтобы использовать мышцу и ее потенциал до момента сокращения – как пружину. После распада СССР в 90-е годы это все забылось, видимо, но на Западе плиометрия продолжала развиваться. Особенно в Норвегии. Недавно погиб в аварии норвежский тренер гребцов, работавший c олимпийской командой этой страны – Пелла Рефснес. Он говорил, что есть только два способа добиться результативности атлетов: допинг или эксцентрическая подготовка. В Осло, например, существует шикарный центр, где этим специально занимаются.

Сейчас это очень популярно в Америке. Этот подход был адаптирован к другим видам спорта – культуризму, например. Тренировки по этой методике давали потрясающие результаты. Там, где нужна большая сила и выносливость, элементы такой подготовки очень хорошо используются. Я не специалист в области подготовки спортсменов – мне просто нужно было решать свои задачи, зная особенности их тренировок. Если вы вобьете в поисковике «excentric exercises», то увидите, какой это огромный мир! С помощью этих же упражнений очень часто борются с тендинитом – воспалением сухожилий.

Обратите внимание, в каких видах спорта Россия выиграла больше всего медалей. Это виды, в которых нужно больше контроля и мастерства: сноуборд, фигурное катание, бобслей, скелетон. А там где нужна мощь и выносливость, за исключением последней лыжной гонки на 50 километров, где ребята взяли медали, как у нас говорят по-испански, одним местом (смеется), особых успехов Россия не добилась. Я уверен, что это из-за недостатка использования таких систем подготовки спортсменов. Вот тут секрет, я думаю.

Пользуясь случаем, хотел бы поздравить всех болельщиков и спортсменов в России с прекрасной победой на Олимпиаде! Надеюсь, что в будущем спорту будет уделяться столько же времени. Нужно не бросать это дело. Я лично знаком с министром спорта и уверен, что Виталий Леонтьевич сделает все возможное для того, чтобы так все и было.

– А как вы с ним познакомились?

– Он как-то приехал в ледовый дворец «Вдохновение» в Москве, когда я там был, и знал примерно, что я работаю с ребятами и работаю удачно. Он пришел ко мне, мы познакомились. Мутко сказал: «Я хочу, чтобы вы занимались не только фигуристами, но и с лыжниками, и с бобслеистами, и со сноубордистами, биатлонистами, скелетонистами». По мере того, как он перечислял, у меня сердце уходило в пятки, потому что я понимал, что это просто невозможно. В конце концов, получилось так, как он предполагал: почти со всеми, кого он перечислил, мне удалось поработать. Правда, кроме лыжников. Последний раз, когда я был в Сочи, Виталий Леонтьевич подошел ко мне и сказал: «Я хочу, Хорхе, чтобы вы особое внимание обратили на Виктора Уайлда и Алену Заварзину – у нас на них очень большие надежды». Я ответил, что сделаю все, что смогу. Он лично послал ко мне Вика и Алену, и, видите, что из этого вышло. Мутко – человек очень проницательный.

– Виталий Леонтьевич в курсе всех событий, получается?

– Он знает все лучше всех, по-моему (смеется). Он и Юрий Дмитриевич Нагорных осведомлены о возможностях всех спортсменов.

– Как вам вообще Сочи?

– Мне редко удавалось гулять. К тому же, мои глаза – это моя жена. Она была поражена тем, что там увидела. Это современный, потрясающий город. Я жил в олимпийской деревне, видел ребят, со всеми разговаривал – со спортсменами из разных стран. Я общался с Игорем Шпильбандом, который тоже помогает российской сборной по фигурному катанию, и он сказал, что был где-то на шести Олимпийских играх и таких чудных не видел. Таких условий шикарных для спортсменов и тренеров, говорит, нигде никогда не было. Там были все счастливы.

Я среди спортсменов дураков не встречал ни разу
– Вам не предлагали, может быть, лекции какие-то читать?

– Нет-нет, я не специалист в этой области. Я занялся этим, потому что эти же упражнения помогают мне восстанавливать моих клиентов. Потому что я в конкретных случаях видел, что эта контрольная мускулатура, или тоническая, или эксцентрическая – как хотите, называйте – слабая. И нужно срочно что-то сделать, чтобы они не чиркали по льду, чтобы устойчиво приземлялись, чтобы могли внутрь ногу убрать и отталкиваться. Я не тренер. Это не моя профессия. Потом, эту проблему, как и другие, нужно решать деньгами. Нужно отправить талантливых ребят из России за границу учиться у специалистов. Потому что эту информацию никто не выдаст. Подойдите и спросите про такие методики тренировок просто так. Вам ответят: «Ты что – сумасшедший? Я так медали золотые получаю» Но эту информацию можно купить. И для этого необходимо отправить ребят на Запад – в Осло, в США.

– Когда вы поняли, что спорт может стать вашей специализацией?

– Спорт – это не моя специализация. Принципы и законы анатомии, физиологии и биомеханики – они общие для всех. Спорт – это профессия, не более того. И у каждого вида спорта встречается своя травматология и специфика нарушения скелето-мышечного аппарата. Когда ко мне приходит человек, первое, что я спрашиваю – какая у него профессия. Если вы имеете дело с компьютерщиком, то там, прежде всего, плечи и шея. То же самое у дальнобойщиков – людей, которые сидят часами. Я не специализируюсь на чем-то конкретном.

Конечно, профессиональные спортсмены такого уровня отличаются от обычных людей. Тем, что они необыкновенно талантливы. Туда доходят только исключительные люди. Они, во-первых, крайне способны к восстановлению. Они слушают рекомендации и выполняют их. Они очень умные, потому что для соревнований высочайшего уровня у тебя должно быть быстрое мышление: тактическое, стратегическое, ты должен знать, с каким противником имеешь дело. То есть, спортсмен на соревнованиях за доли секунды должен решить миллион различных задач. Как его опережать, где его слабые точки, где мои слабые точки, какие были травмы. Я среди спортсменов такого уровня дураков не встречал ни разу, понимаете?

– С какими травмами у спортсменов приходится сталкиваться чаще всего?

– Как и у всех. Те же самые слабые точки человеческой анатомии: поясничный отдел, колени, шея – да миллион. В ноге, например, 28 костей. И очень часто эти косточки фиксированы в неправильном положении или чуть-чуть смещены. Пока это все не поставишь на место, человек и отталкиваться не может. Вот вы меня начинаете спрашивать, и я сразу в голове рисую себе сегмент тела. И по каждому сегменту можно целый том написать. И все это взаимосвязано между собой. Каждый раз – это головоломка, которую нужно решить. Для этого необходимо знать досконально физиологию, анатомию, биомеханику. Знать так хорошо, как вы знаете, где у вас правая нога, а где левая. И, конечно, нужно попытаться понять, как человек всем этим пользуется – в каком режиме, положении. Проблемы многих спортсменов можно решить за раз, как у меня было, допустим, с Липницкой и Клишиной. С Юлией я работал всего лишь однажды, и все было решено раз и навсегда. А если травмы старые, связаны с изменениями в тканях, тогда нужно дольше работать и держать человека на ладони. Вести его к медалям. Я могу поработать со спортсменом час, но он тренироваться будет 7-9 часов. Там невозможно добиваться результатов, не работая на сто процентов. Этого же не видно, когда он выходит и катается в течение четырех минут. А сколько они катаются, сколько раз они падают, поднимаются, слезы, и работают, работают, работают и все одно и то же, одно и то же, одно и то же. А рядом так же стоят тренеры и врачи, которые не отходят от них. Это большой мир, который постоянно работает, а вы потом видите только четыре минуты. Но за ними – вся жизнь.

– Много вам нужно времени, чтобы разобраться в причинах проблем у спортсмена?

– С Липницкой это заняло пять минут. Там делать было нечего. Я сразу все понял, сделал все, что нужно, дал рекомендации – проблема решена. Она запрыгала как кузнечик. С другими понять можно довольно быстро. Один-два-три сеанса, и уже все практически ясно. Конечно, иногда приходится попотеть. Бывают и хронические проблемы, которые за один сеанс никуда не денутся, и здесь нужно долго и упорно работать, чтобы помочь телу справляться с этими бедами. Ведь моя работа и заключается в том, чтобы создавать такие условия, при которых самовосстановление организма начинает действовать. Организм сам может справиться со многими вещами, если ты создашь для этого условия. Я просто привожу все, что есть, в полную гармонию. И когда гармония достигается, человек начинает сам справляться со своими проблемами.

– У нас большой резонанс вызвала история с Плющенко. К вам от него не обращались за помощью?

– Нет, ко мне он никогда не обращался. Из команды по фигурному катанию я не работал и не знаком с Плющенко, Сотниковой, Бобровой и Соловьевым.

– Насколько реальна ситуация, когда через три дня после операции на спине человек уже тренируется на льду?

– Я не могу вам сказать. Потому что не знаю историю болезни, не знаю, что это была за операция. А что касается снятия Плющенко с соревнований после разминки, то я вам честно скажу, что не верю, что он мог притворяться. Я знаю, что в командных соревнованиях он выдал все, что мог. Евгений сделал огромное дело и для себя, и для спорта, и для ребят, с которыми он выступил. Зачем ему притворяться и уходить? Что бы он выиграл? Есть такое правило в юриспруденции – кому это выгодно? Не думаю, что этот парень стал бы это делать, если бы чувствовал себя нормально. Он сейчас оказался в тяжелом положении: о нем говорят, у него сорваны, насколько я слышал, гастроли. Зачем он стал бы это делать? Для чего? Вы видите в этом смысл? Я – нет. Я просто не понимаю этого. И потом, на соревнованиях и шоу совершенно другая нагрузка. Да и вообще, если нет доказательств, то обвинять его нехорошо.

Биатлонистов я просил приходить с ружьями
– Во всем, что вы объясняете, чувствуется знание своего дела. Как вы этого достигли?

– Я приехал в Москву, потому что в подростковом возрасте начал терять зрение. И папа прочитал в журнале, что в России мне могут помочь. Мы приехали, нам пообещали, что смогут вылечить. Потом не получилось, но это не важно. Важно то, что мы остались там жить, потому что я должен был лечиться два раза в год по несколько месяцев. Это был 1971 год. Мне тогда было почти 15 лет. Я закончил в Москве школу, затем Гнесинское музыкальное училище по классу гитары. А потом поступил в университет и закончил факультет психологии МГУ. Через год поступил в аспирантуру, и все это время, начиная со второго курса, работал психотерапевтом в группе профессора Владимира Владимировича Столина. Была такая бесплатная семейная консультация в Москве в то время. Работал также на кафедре, в аспирантуре. Но в 90-е годы я работу потерял, и, поскольку я по происхождению испанец, поехал в Испанию вместе с женой и детьми.

Я хотел работать как психолог, но это было невозможно. В Испании психологические проблемы не покрываются медицинской страховкой, и люди должны платить из своего кармана. Поэтому половина населения идет в церковь, а другая – в бар. Они пьют вино, и все. Не ходят к психологам – здоровая нация такая (смеется).

– Не многим отличается от России…

– Да-да-да… Я оказался с двумя детьми без работы и вспомнил, что в России было много знакомых слепых ребят, которые занимались массажем. Я быстро узнал, какой метод был самым эффективным в мануальной терапии – остеопатия. В Мадриде я поступил в платную частную школу и параллельно – в массажную школу, чтобы быстрее получить лицензию и начать работать. Еще учась в остеопатической школе, я закончил массажную и открыл офис. Начал работать – и дело пошло. Попутно, когда я учился, мне нужно было как-то кормить семью, и я преподавал гитару. Пригодилось (смеется). Затем по личным обстоятельствам я приехал сюда, в Америку. Сдал экзамены, получил лицензию массажиста. Как массажист здесь я занимаюсь мануальной терапией. А что было потом, я все рассказал – появился Капров, потом Жулин.

– Вы провели в СССР 20 лет и нашли жену. Как познакомились?

– Да, я женился еще в России и приехал в Мадрид уже женатым человеком. Моему сыну было на тот момент восемь лет, а дочке – три года. С Мариной познакомились в музыкальном училище – учились вместе.

– Зрение вы потеряли, находясь в Союзе?

– Практически да. Когда я в 91-м приехал в Испанию, то почти уже ничего не видел. Это и была проблема – мне нужно было менять профессию.

– Считается, что потеря одного чувства обостряет другие. По-вашему, слепота вам помогает лучше чувствовать пациента?

– Это действительно так. Когда ты не видишь, то твоя жизнь зависит от того, как ты слышишь или что-то трогаешь. Ты находишься в каком-то таком напряженном поле, и все обостряется. Я могу сказать, что мне это помогло. Я всегда пользовался руками, чтобы читать по Брайлю. Еще мне очень сильно помогла в моей профессии учеба в МГУ. Я закончил ее с отличием и привык работать тяжело каждый день, по много часов. Это было серьезное учреждение, и там нет никаких фокусов. Нужно было готовиться и знать все наизусть. После того, как я закончил остеопатическую школу, в течение пяти-шести лет каждый день по четыре-пять часов я изучал всю мировую литературу по остеопатии и мануальной терапии. На испанском, английском, итальянском. В США я учился у лучших мастеров. Я читал и учился, пока не понял, что все знания проходят через меня, преломляются. Сейчас я пользуюсь синтетическим методом. Все, что я учил и знаю, применяю персональным способом. У меня и своя техника, и практически все свое.

– Не укладывается в голове, как вам удается узнать тонкости какого-то вида спорта, с которым вы не знакомы, не видя самих соревнований.

– Это трудно. Но я создаю ситуацию, когда начинаю представлять в голове, как это происходит. Как толкает снаряд спортсмен, под каким наклоном… Я этот снаряд трогаю руками и моментально понимаю, какие сегменты тела задействованы и в какой степени. Биатлонистов, к примеру, я просил приходить с ружьями, чтобы понять, как они стреляют. Они приходили, становились в точно такую же позицию, из которой стреляют, и я их трогал, осматривал. Знаете, как такой ручной МРТ. Я создаю в офисе модель, ситуацию, когда они мне в точности показали, что происходит. Даже когда нужно понять не статику, а движение – и то удается как-то всегда создавать условия, при которых я прекрасно себе представляю, как они это делают. Я смотрю руками, трогаю тело. И обнаруживаю, какие структуры напряжены.

– Спортсмены из какого вида спорта вам доставляли наибольшие проблемы с точки зрения диагностики?

– Биатлон. Для меня понять суть конькового хода было довольно сложно. Но когда мне объяснили четко, в каком пространстве это происходит, какие движения делаются, довольно быстро я схватил. Тут у меня сложилось гипотетическое мнение, где должны быть проблемы. И когда я начал осматривать спортсменов, то именно там, где я и предполагал, проблема и была.

– До потери зрения вы успели влюбиться в какой-нибудь вид спорта?

– Конечно. Я очень любил футбол, следил за бейсболом. Я же жил на Кубе – кубинцы все играют в бейсбол. Очень любил хоккей, и когда была знаменитая суперсерия, когда «красная машина» играла с канадцами, я следил. Я тогда видел, видел шайбу и все остальное. Мне вообще спорт нравится.

– Ваш отец на Кубе работал дипломатом?

– Папа не был дипломатом. Он работал в торговом представительстве. Он попросил работу там исключительно потому, чтобы я мог лечиться. Мой отец был экономистом, статуса дипломата у него не было. На Кубе я жил до 15 лет, а потом переехал как раз в Москву.

– У вас есть любимый клуб?

– Я давно не слежу за спортом – мне просто некогда. Я все время или работаю, или занимаюсь, или проверяю свой аппарат. Я хочу создать школы и начать передавать свой опыт другим людям. И у меня просто нет времени. А за спортом нужно следить постоянно. Поэтому для меня спорт сейчас – это тот конкретный вид, с представителями которого я имею дело. Сейчас у меня сплошное фигурное катание (смеется). Может быть, Зубков когда-нибудь посадит меня на боб и прокатит. А вот на скелетон, где люди вниз головой ездят, я не хочу (смеется).

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
"Искусство, в сущности, отражает вовсе не жизнь, а зрителя." Оскар Уайльд