Всего записей: 18
Дата рег-ции: Март 2014
Откуда: Germany
АВТОРИТЕТ: 1 Повысить/Опустить
Надежда пишет:
Актеров МДТ?
da, Nadja... Eto prosto ot voshischenija!!! No DK molodoi esche, 28 let, nadejus ego esche nadolgo hvatit!!! Schelaju im vsem i na dalneischee energii i udachi!! Oni bolschie molodzi! Moe osoboe voshischenie : Lev Abramovich Dodin!!!
Всего записей: 1823
Дата рег-ции: Авг. 2013
Откуда: лермонтовские места
АВТОРИТЕТ: 7 Повысить/Опустить
Цитата:
Невыносимая жестокость бытия: «Вишневый сад» Льва Додина Когда ищешь свое место в переполненном, как обычно, зале МДТ перед началом спектакля «Вишневый сад», не подозреваешь, какой фокус ожидает тебя через пять минут после начала действия. А можно бы догадаться. Потому что люстра укутана в белую ткань, ею же укрыт бильярдный стол, вытеснивший половину пятого ряда зрительских кресел, предметы мебели расставлены перед сценой вровень с партером, а не на подмостках, а темные двери боковых выходов из зала заменены на невесомые, белоснежные со стеклянными вставками.
Но в первое время внимание приковано к фигуре в сильно потертой красной бархатной ливрее, которая в пустоте сцены выглядит как привидение – дух театра костюмной эпохи, театра – пиршества для глаз. Фирс – Александр Завьялов, с челкой на глаза, с пушистой бородой и медленными движениями прямо-таки завораживает – как, наверное, во все времена завораживал театр, реанимирующий картины прошлого. Так что сначала даже не очень понятно, что за посторонние голоса проникают в зал и откуда они доносятся. «Воздух! Какой воздух!» – слышится уже совершенно отчетливый возглас – и зал, а не сцена наполняется людьми: Ксения Раппопорт – Раневская, Лиза Боярская – Варя, Игорь Черневич – Гаев, Катя Тарасова – Аня, Татьяна Шестакова – Шарлотта Ивановна, Епиходов – Сергей Курышев, Дуняша – Полина Приходько, Яша – Станислав Никольский. И зрители неожиданно оказываются в центре этой радостной суеты, беготни из одной двери в другую, ощущают себя гостями, а не посторонними. Причем, не гостями Любови Андреевны, а гостями Додина и Чехова, двух больших художников, которые встретились на узких перекрестках мирозданья, где время сжато в тугой клубок, так что начало прошлого века вплотную соседствует с началом нынешнего.
Каждый из персонажей на протяжении всего спектакля будет, как двуликий Янус, и смотреть в прошлое, и предвидеть будущее. Прошлое возникнет на огромном, во все зеркало сцены белом экране – в кадрах фильма, который Лопахин – Данила Козловский припас в качестве сюрприза бывшим хозяевам, фильма, где цветущий и бескрайний вишневый сад (съемки велись известным оператором Алишером Хамидходжаевым в самом большом вишневом саду Европы, под Гамбургом, куда выехало и большинство создателей спектакля) обступает, а точнее, окутывает со всех сторон еще очень молодых героев, защищая их от всех неурядиц. Будущее же будет мерещиться им в минуты отчаяния, когда вдруг посреди напускного веселья, скрытого от зрителей все тем же экраном, герои вдруг поднимут эту белую пелену и будут вглядываться в темноту зала, ожидая вестей о торгах. А финал Додин сочинил и вовсе безжалостный: белый экран упадет, накрыв, точно саваном, позабытого Фирса, за ним обнаружатся неотесанные доски, и уже они станут экраном для кино новейшего времени: гуськом в затылок пройдут перед публикой все герои в исподнем – только выстрелов не прозвучит, но ассоциации будут однозначными.
Собственно, весь почти трехчасовой спектакль с одним антрактом – это настоящее, зажатое в тисках между прошлым и будущим, которые сжимаются всё теснее. Так что ко всем личным бедам – точнее, к каждой личной драме примешивается неумолимо наступающая историческая катастрофа, которая превращает драмы в трагедии. И этот прессинг зрители, люди XXI века ощущают физически. Ее не чувствует только один герой нового додинского «Вишневого сада». Лопахин Данилы Козловского, в отличие от многих Лопахиных прошлого века, и в отличие от Лопахина – Игоря Иванова, который выходил на сцену МДТ в спектакле Льва Додина 1994 года по тому же «Вишневому саду», не испытывает трепета даже перед Раневской. Он единственный не попадает во всеобщую трагическую интонацию – просто потому, что не видит в потере вишневого сада никакой беды: узок круг доступных ему переживаний, сострадание в нём отсутствует начисто. В этом смысле он ничем не отличается от лакеев Дуняши и Яши – только они знают свое место, а Лопахин изо всех сил пыжится попасть «в князи» и уверен, что, как богатый человек, имеет на то все шансы. Но Любовь Андреевна, совершенно того не желая, чарующе женственно, как умеет одна на свете Ксения Раппопорт, ставит его на место: то имя в третий раз забудет и сама рассмеется своей забывчивости, то, вопрошая, «и перед кем!?», имея ввиду разглагольствования Гаева о декадентах перед половыми в трактире, вдруг махнет рукой в сторону сидящего поблизости Ермолая Алексеевича, смутится, поправится, но… А уж каким взглядом измерит она Лопахина, когда тот, в ответ на ее рекомендацию жениться, усядется на стул рядом с ней, наденет на голову ее шляпу и даже попробует ее приобнять. И надо отдать должное артисту Козловскому, который входит в профессию далеко не так легко, как со стороны может показаться: он более чем достойно играет своего опереточного персонажа, самоотверженно отказываясь геройствовать.
Вообще сюжет «Вишневого сада» Додина, объединяющий всех персонажей – их общая жизнь, которая некогда была высокой, а теперь норовит скатиться в оперетку. И самые мощные моменты спектакля – те, когда герои, оказавшись в откровенно пошлых, на взгляд извне, ситуациях, из последних сил человеческого духа выкарабкиваются в пространство трагедии. Надо видеть с каким нескрываемым восторгом умопомрачительно прекрасная Раневская – Ксения Раппопорт читает телеграммы из Парижа (в отличие от героини пьесы, которая рвет их, не прочитав) – и какая просвечивает сквозь эту радость мука подлинной любви, на алтарь которой брошено всё (а как иначе, если речь о подлинной любви). А позже она покажет целую пачку телеграмм Пете Трофимову – и он тут же простит ей ее невозможную фразу о любовнице, которую нельзя не иметь в его возрасте, приподнимет, закружит… И только руки разведешь от того, как, оказывается, можно обращаться с Чеховым – легко и отважно, как с живым, умным, ироничным автором, а не истуканом из пантеона. И от того, как эти вспышки несусветного счастья высвечивают неминуемую беду. Это восхищение режиссерским бесстрашием не только не отступает, но по ходу действия все усиливается.
Надо видеть, как Гаев – Игорь Черневич впервые за много лет играет не еще одного как всегда великолепного злодея, а вечного ребенка в трогательных коротких валенках, который – да, может, не подумав про Аню, вдруг заговорить о порочности своей сестры, но после даже не смутится, подтверждая тем самым, что руководило им не стремление посплетничать и, уж тем более, осудить, а привычка говорить, что думает – видимо, из 80-х годов (как уже не раз было замечено, даты периодов демократии в России совпадают с разницей ровно в век). Вера этого законсервированного Гаева в иллюзии сильна настолько, что обе его любимые девочки (а герой Черневича одинаково горячо привязан к обеим племянницам) сразу поверят в его сказку. Момент, когда он, изложив свой план, обнимает уже беззаботно смеющихся Катю Тарасову и Лизу Боярскую, – еще один всполох мгновенного счастья, освещающего тьму подступающей пропасти.
Есть в спектакле удивительная Шарлотта в исполнении Татьяны Шестаковой. Крошечного роста существо во фрачной паре, белом жилете и цилиндре она – опять-таки вопреки пьесе – не показывает фокусов, не высовывается и, по большей части, молчит, сидя где-то в зрительских рядах, но зато, когда подает голос, с ним не поспоришь. Отказ показать фокус Лопахину из уст Шарлотты Ивановны звучит не как прихоть, а как клеймо. В ней есть много от русских юродивых: не по внешнему плану, а по глубоко запрятанной сути она – родная сестра шестаковской Хромоножки из «Бесов». Вообще, именно думая о героине Шестаковой, понимаешь, как многое из прошлых работ Додина прямо или косвенно цитируется в «Вишневом саде»: ведь было же, было такое, что зал жил единой жизнью с героями и чувствовал себя не зрителем, а обитателем Пекашино – в «Братьях и сестрах». И так же, как Ирина Прозорова Елизаветы Боярской, с первой сцены предвидит финальную катастрофу ее же Варя (хотя в остальном новая героиня Лизы совсем иная). И как Соня с Еленой Андреевной в «Дяде Ване», отбросив всякое «актерство», выпустив на божий свет свою детскую непосредственность, откровенничают ночью Аня с Варей. И ровно в такую шеренгу смертников, как артисты на финальном видео, выстраиваются в конце «Жизни и судьбы» узники концлагеря-ГУЛАГа. Наберется и еще с десяток таких примеров – «Вишневый сад» МДТ 2014 года словно бы концентрирует самые острые и напряженные переживания, предложенные додинским театром зрителю. Видимо, поэтому он по стремительности действия смотрится как экшен, вопреки всем представлениям о тягучей чеховской бессобытийности.
И «фокусы» Шарлотты здесь совсем иного рода, они сокрушительны, невыносимы по уровню обнажения отчаяния и боли. В спектакле соло из области «легкого жанра» позволены двум героям – Шарлотте Ивановне и Лопахину. Лопахин, после неудачной попытки предложить себя Раневской в женихи, заваливается на диван и запевает арию Квазимодо из «Notre-Dame de Paris» – почти сразу истощив свой запас французского, переходит на жу-жу-жу. Шарлотта же, чтобы разрядить нестерпимо затянувшееся ожидания окончания торгов, вдруг заголосит по-французски с жутким немецким акцентом «Все хорошо, прекрасная маркиза» – и ползала зальется слезами, потому что стиль, в котором работает актриса и который частенько практиковал Мейерхольд, называется трагическая буффонада. А уж ее истошный крик в четвертом акте посреди всеобщих сборов иначе как предсмертный и не осмыслить.
Спектакль Додина построен так, что едва ли не в каждом эпизоде Лопахин сопоставляется с другими персонажами, что снова и снова подчеркивает его человеческую несостоятельность при всех его деньгах. Уверена, что, прежде всего, из-за этого персонажа Додин вернулся к однажды уже поставленной им пьесе. Буквально каждый выход этого Ермолая – комичен: в пьесе он, проспав, не успел к поезду на станцию, а здесь появляется заспанный из-под одеяла, когда все уже приехали. Потом с недопустимо-хамской интонацией бросает Гаеву, прежде чем начать излагать свой план спасения: «Преодолейте свою неприязнь». И сама по себе прекрасная затея с демонстрацией фильма, оказывается, была предпринята Лопахиным для презентации плана – слово «презентация» я употребила не случайно, большой экран, на котором еще парит волшебным облаком над землей вишневый сад, по мановению руки (а точнее, кия, который герой использует как указку) закрывается прямоугольниками с надписью «25 десятин». Хотя всякому человеку, который хоть сколько то смыслит в красоте, понятно, что этот сад и метры – две несопоставимые шкалы ценностей. Как несопоставимы, по Додину, театр – и купюры.
Найдутся, конечно, злые языки, которые укажут на то, что именно билеты на «Вишневый сад» достигли рекордной для этого театра стоимости – 10 тысяч рублей за штуку. Недоброжелателей сразу хочется просветить на тот счет, что в Германии, например, билеты в гостеатры не могут стоить более 39,99 евро. Это государственная политика. Но и финансируются театры в той мере, чтобы им не приходилось зарабатывать на публике. Так что это уже вопрос к Лопахиным во власти, не к Додину. За время спектакля Лопахин и в самом деле успевает стать именем нарицательным – слишком узнаваемы жесты, словечки, интонации. То как, например, он с азартом повторяет «Дачи! Дачи! Дачи!» – и они сливаются в нечто, по сути похожее на «жу-жу-жу». Или как спросит «Чё такое?», не поняв слов на редкость тонкого и трепетного Пети Трофимова – Олега Рязанцева о том, что Любовь Андреевну после известия о продаже сада надо бы оставить одну. Или как будет хлопать в ладоши, поторапливая старых хозяев выметаться побыстрей. Режиссер даже вложил в его уста слова: «Шкафик – мой! Столик – мой!» (это после оглушительного вопля: «Вишневый сад теперь мо-о-о-о-й!»), и они, конечно же, рифмуются с моментом из первого действия, где Раневская – Раппопорт среди дорогих образов прошлого превращается в девочку и шепчет: «Шкафик мой», – прикасаясь руками и даже щекой к предмету мебели как к атрибуту потерянного рая. Что-то более убийственное для Лопахина, чем эта пародия на бывшую хозяйку, придумать сложно.
Но и этого Додину недостаточно. На протяжении всего действия за Лопахиным следят пристальные, честные, умные глаза Вари – Лизы Боярской. Монашка-труженица Варя в исполнении Боярской не утратила строгости и скромности – вязаная серая жилетка поверх прямого платья, серый платок, которым все время покрыта ее голова, только подчеркивают неимоверно прекрасные глаза героини. Взгляд ее, не отпускающий Лопахина, не оставляет сомнений в тех чувствах, которые испытывает девушка к привлекательному внешне молодому человеку. Но эта Варя настолько безупречна, что каждая слеза в ее глазах воспринимается не иначе как приговор тому, кто ее вызвал. И это притом – повторю, – что Варя бросает на Лопахина исключительно любящие взгляды. Варя одна до самого финала отказывается поверить в убогость своего избранника, и Додин дает ей то доказательство, которого не дает своей героине Чехов: вместо предложения Лопахин увлекает Варю за экран, подальше от посторонних глаз. Возвращается пара довольно скоро, распущенные волосы Вари и характерная неопрятность костюма Лопахина прямо указывают на случившееся. И вот тут только Лопахин заговаривает. Не о женитьбе, конечно, хотя Варя в этот момент еще не сомневается в его благородстве. А о погоде. О тех самых минус трех градусах. Пять длящихся вечность секунд, пока героиня Лизы Боярской собирает силы, чтобы, не уронив себя, ответить про разбитый градусник, – одни из самых мощных, какие мне когда-либо доводилось видеть на сцене, тем более, в исполнении молодой актрисы.
Однако, последнее слово останется за Варей. И это не будет история со взмахом зонтиком, от которого притворно шарахнется Лопахин, а Варя ответит: «Что вы? Я и не думала». Варя – Боярская, вместо последнего прощания, бросится Лопахину на шею. И когда он поверит, что, наконец, победил, что хоть один из недосягаемых для него хозяев снизошел до просьбы о помощи – пусть не словом, жестом (Раневская в этой истории денег у Лопахина не просит, c'est incroyable) – и ответит порывом на ее порыв, Варвара немедленно отстранится, произнеся ледяным тоном фразу, предписанную Чеховым.
В финале этого «Вишневого сада» никто не скажет, что вся Россия – наш сад, и нежная, любящая Аня Кати Тарасовой не найдет утешительных слов для мамы. В успешное будущее здесь верит один Лопахин. И нет сомнения, что он преуспеет – и до 1917-го еще накопит миллионы для безбедной жизни в Париже. А брат и сестра – герои Раппопорт и Черневича – унесут с собой в никуда только круглые металлические коробки с кинопленкой, которые им довольно грубо вручит Лопахин в ответ на их просьбу еще раз посмотреть фильм. И будут похожи разом и на тех, кто с одним чемоданом оставлял Россию, как Ольга Книппер-Чехова, и на тех, кто с одним узелком отправлялся в лагеря. Лев Додин поставил спектакль про то, что в прошлое ушел не только нарядный костюмный театр, но и театр Чехова, доминировавший весь XX век – атмосферный, утонченный, где подлинные сюжеты спрятаны за очевидными, речь звучит как музыка, а люди балансируют каждый над своей пропастью с невероятной старомодной грациозностью. «Вишневый сад» Додина – это театр жестокости, который от начала к финалу всё чаще разрывает ткань чеховского текста, а актеры в нём – пророки-мученики, которые играют так, что строки поэта о полной гибели всерьез не кажутся метафорой. Жанна Зарецкая, «Фонтанка.ру»
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - "Искусство, в сущности, отражает вовсе не жизнь, а зрителя." Оскар Уайльд
Недоброжелателей сразу хочется просветить на тот счет, что в Германии, например, билеты в гостеатры не могут стоить более 39,99 евро. Eto ne sovsem tak... v teatri to da, no Opera do 85 Euro, Balett do 80 Euro, esli horoschie mesta, Mjuzikl - do 85 Euro. I dasche na prieschie teatri , naprimer bil u nas Dmitri Duschev-> 50 Euro za beliti v pervih rjadax.
Всего записей: 1823
Дата рег-ции: Авг. 2013
Откуда: лермонтовские места
АВТОРИТЕТ: 7 Повысить/Опустить
Цитата:
ВИШНЁВЫЙ САД Modernlife В спектакле Малого драматического театра – Театра Европы, купив вишневый сад, Лопахин громко и победно поет популярную песню Modernlife. Постановщик спектакля – Лев Додин, режиссер – Валерий Галендеев. Додин обращается к «Вишневому саду» во второй раз, спустя 20 лет. С тех пор утекло много воды, и новый спектакль с его тончайшей нюансировкой смыслов, метафор и символов требуется посмотреть не единожды, чтобы приблизиться к смыслам.
В новом спектакле не хватает двух персонажей, Симеонова-Пищика и Прохожего, текст сильно сокращен, реплики переставлены, некоторые изменены. Откуда же возникает странное ощущение, что спектакль чеховский? Его композиция построена по принципу эллипса, к форме которого неоднократно прибегал Шекспир. Действие развивается вокруг двух равноправных и взаимодействующих центров: Раневская (Ксения Раппопорт) – Лопахин (Данила Козловский). Как они не похожи – и при этом у них есть нечто общее! Раневская предстает истинной женщиной Серебряного века. Она женственна, аристократична без малейшего намека на претенциозность, вокруг нее вращается маленькая вселенная обитателей имения с вишневым садом, «прекраснее которого нет на свете». Ей в буквальном смысле аккомпанирует сад, в котором некогда протекала счастливая беззаботная жизнь. В строгую метафорическую сценографию Александра Боровского вписываются кинокадры, точнее – маленький фильм, запечатлевший сад и его обитателей. Потрясающая работа кинооператора Алишера Хамидходжаева, поэтично снявшего в Германии вишневый сад, находящийся под охраной ЮНЕСКО, и жизнь в нем, стилизованную под немое кино, где Раневская–Раппопорт невольно заставляет вспомнить звезд немого кино, Веру Холодную или Грету Гарбо, при том что актриса никому из них не подражает. Она существует так, что вспоминаются строки Пастернака: «Быть женщиной – великий шаг,// Сводить с ума – геройство». Прелестная, добрая, милая, кружащая всем головы, но погубительница или, по Достоевскому, «инфернальница».
Замечательным партнером актрисы стал Игорь Черневич (Гаев). Он мягко играет недостатки, присущие его герою. Да, он много говорит, далек от жизни и не может обойтись без Фирса, но он добр, интеллигентен, трогательно привязан к сестре, к Ане и Варе. Актер не издевается над своим героем и внушает к нему симпатию, что в этом спектакле важно. Аня (Екатерина Тарасова) – дичок, выросшая без матери самостоятельная молодая особа. В Варе (Елизавета Боярская) не чувствуется приживалки, она равноправный член семьи, в которой все любят друг друга. К этому семейному кружку примыкает Шарлотта (Татьяна Шестакова). Но она существует отдельно по собственной воле, остро ощущая свое одиночество. Подчеркивая свою чуждость, она растравляет себя и доводит до истерики. Шарлотта не показывает фокусов, у нее нет чувства юмора, она добровольно погрузилась в океан одиночества, откуда не хочет и не может выйти. Верно подмеченный характер современен и встречается не столь редко.
Роли Епиходова (Сергей Курышев), Дуняши (Полина Приходько), Яши (Станислав Никольский) сведены к минимуму, но актеры создают выразительные характеры, создавая атмосферу спектакля, в котором есть место юмору. Петя Трофимов (Олег Рязанцев) из сына аптекаря превратился в сына дворянина, но он остался тем же разночинцем. Каких только Трофимовых мы не видели – революционеров, бездельников, будущих чекистов и т.д. В этом спектакле Петя Трофимов – милый интеллигентный мальчик с идеалами, вписавшийся в семью Гаевых–Раневских.
Противостоящий и все же тесно взаимодействующий с обитателями имения Лопахин – самый непредсказуемый характер. В деловом костюме, при галстуке, шляпе и желтых башмаках, философствующий о своей необразованности, он не имеет ничего общего с приевшимся на театре образом нового русского. В нем угадывается другой, новый тип нашего времени, еще не до конца разгаданный и изученный, скорее всего потому, что он пока нечасто встречается в нашей жизни. Петя Трофимов не без основания сравнивает Лопахина с хищным зверем, необходимым «в смысле обмена» веществ, но Лопахин более сложная личность, и не в хрестоматийном плане: тонкие, нежные пальцы, как у артиста, – всего лишь штрих. Додин в неожиданном ключе интерпретирует предложение Лопахина о разделении вишневого сада на дачные участки. На миг он превращается в Астрова, рассказывающего о лесах. С указкой, как Астров, он подробно повествует о своем проекте, и, если бы на каждом квадрате карты после его рассказа не появились бы самым вульгарным образом 25-рублевые ассигнации, его можно было бы принять за интеллигента. Мираж исчезает, и Лопахин вновь обретает свою физиономию. Таких микропреображений Лопахина в спектакле немало. Modernlife он поет на английском языке с хорошим произношением. И этот намек понятен. Еще более это касается сцен с Варей, которые решены достаточно смело. Он действительно не прочь жениться на ней. В одной сцене он ее страстно целует, но тут же отталкивает. В другой сцене он ее уводит, и она возвращается похорошевшей, с распущенными волосами, но он вновь ее отталкивает. Варя фригидна? Вряд ли. Дело в другом. Не может он встать на якорь. Это пастернаковская «тяга прочь» и «страсть к разрывам». Вокруг Раневской и Лопахина, которые то сходятся, то расходятся, происходят все основные события. Однако спектакль начинает и заканчивает Фирс (Александр Завьялов). Что бы ни говорил Епиходов о том, что Фирсу надо к праотцам, слова эти пустые. Крепкий, с достоинством проживший жизнь старик в потертой красной ливрее, выполняющий свой долг. Никакой шаркающей походки. Он хранитель домашнего очага и летописец этого места, не бросающий слов на ветер. Достойно, как жил, он заканчивает жизнь. Нет элегической кончины забытого в заколоченном доме старика. Он поднимает экран и видит сплошную деревянную стену. Здесь прозаическая сценография Александра Боровского с многоуважаемым шкафом, книгами, столиком Раневской оборачивается метафорой. Стучит в эту глухую стену Фирс, не собираясь дешево отдать свою жизнь. Его не услышат. Но Року брошен вызов, как в античных трагедиях.
Вслед за этим тенями в белых одеждах предстанут те, кого изгнали, и тот, кто не остановился перед неправедным деянием, ибо он олицетворял прогресс и действовал во имя него. Так кто же из них прав? История поставит все на место, но надо ждать, наша modernlife всего лишь переходный период. И как звук лопнувшей струны в спектакле заменен на отвратительный вой сирены, бьющий по нервам, так в конце концов явственно, как проявленная старым способом фотография, вырисовывается наша жизнь со всеми ее большими и малыми конфликтами, предчувствиями и все-таки надеждами.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - "Искусство, в сущности, отражает вовсе не жизнь, а зрителя." Оскар Уайльд
Всего записей: 22
Дата рег-ции: Сент. 2013
АВТОРИТЕТ: 1 Повысить/Опустить
Елена, я начинаю беспокоится за ваше сердце, шею и остальные части тела. Берегите себя, ведь будут еще новые фото и значит новые впечатления. Если отбросить шутки, потрясающий экспромт. Здорово!!!
Всего записей: 3292
Дата рег-ции: Авг. 2013
АВТОРИТЕТ: 11 Повысить/Опустить
Лена, ну ты даешь! Эх, такой шедевр! Жаль, а разместить на сайте не получится. (((
Евгений, спасибо за фото! Вы извините, я опять не отреагировала на ваше письмо на почту сайта. Была в отъезде, потом болела, потом разгребала накопившуюся информацию. А вы размещайте сразу на форуме. Так будет надёжнее.
ФОРУМ АКТЁРА ТЕАТРА И КИНО ДАНИЛЫ ВАЛЕРЬЕВИЧА КОЗЛОВСКОГО 
Техническая помощь 
Форум Козловского Данилы » Наш кумир » Театр, спектакли (Модераторы: Annetta, везунчик, zarudneva, Надежда)
Вишневый сад Без описания
Вы извините, я опять не отреагировала на ваше письмо на почту сайта. Была в отъезде, потом болела, потом разгребала накопившуюся информацию. А вы размещайте сразу на форуме. Так будет надёжнее.