После бесконечных волнений, закономерных негодований по поводу дня премьеры и отчаянных попыток с покупкой билетов на эту самую премьеру, свершилось – 10 апреля, Малый драматический театр – Театр Европы принимает первых гостей, им предстоит увидеть долгожданную постановку, новое прочтение, или правильнее, новейшее сочинение хорошо знакомой шекспировской истории. Счастливые первые зрители еще томятся в ожидании начала и двери зрительного зала еще заперты, но уже здесь Театр и уже здесь приоткрыта завеса тайны. Часть декораций, полностью поглотившая зеркало фойе, намеренно лишая отображения, как будто определяет главные и непременные ключи спектакля. Все будет, все уже есть. Гости почти в сборе, возле зачехленного рояля возникает удивительной красоты цветочная оранжерея, она все больше пополняется, не оставляя места громоздким букетам. Вот с белыми высокими розами Надежда Николаевна Козловская, сама, словно статная роза, в летящем платье, с искренней открытой улыбкой, как всегда, изысканна и мила, тоже ищет места для своего роскошного букета. - Надежда Николаевна, здравствуйте. Позвольте поинтересоваться, для кого Ваш букет? - Здравствуйте. Он для Данечки. - У Вас белые. Тогда я подарю ему красные розы. А режиссеру – белые. - Да, он любит красные розы. Он будет рад. Выбор цветовой гаммы легко объясним. Здесь нет полутонов, здесь только черно-бело-красный – исключительно возможный триколор спектакля. Зло-добро и предательство. Звучит третий звонок, зал уже в предвкушении содержательного вечера, но есть еще те, кто не вошел. Например, Ольга Зуева, девушка исполнителя главной роли, с взволнованным взглядом успевает появиться до начала спектакля и занимает свое место в первых рядах. Первоначально обустройство сцены и зала не кажется вовлекающим, погружающим в это время и эти давно известные перипетии, как это было в случае с пьесой Чехова, к примеру, с теми же исполнителями. Напротив, здесь четко определена нерушимая граница актерской и зрительской территорий и нарочито обозначены пределы. Говоря об этом спектакле, все время хочется обращать внимание на технические детали в ЛЮБЫХ их проявлениях. Свободные, как минимум, пять (невыкупленных? незанятых?) мест в конце зала, из разряда демократичных билетов, привели в недоумение.. А места (справедливости ради отметим!) очень неплохие, если сравнивать за те же средства места на бельэтаже. И дело тут, прежде всего в непосредственной близости к актерам, актерской игре. Вряд ли соответствующим образом в Вашем сознании прогремят (именно прогремят!) дьявольски тяжелые и звонкие шаги проносящегося рядом Принца Датского, или донесется тонкий и нежный посвист Офелии, или неожиданно возникнет острый, но беззащитный и недоуменный взгляд освещенного Клавдия, сядь Вы наверху. Иное дело партер. Однако, вернемся к Шекспиру. То есть к Додину, не впервые взявшемуся за творение этого признанного гения. Благодаря вездесущим СМИ, интрига с костюмами потеряла свой авторитет, и вот, под тихие проблески сумасшедшей музыки Шнитке, облитые светом, словно разоблаченные, с обнаженными чувствами, в четко выверенном танговом ритме в зал врывается сказочно красивая пара мать-сын. Это еще родственные связи, еще понимание в каждом па, еще отображение собственного Я в другом, но том же «я». Гертруда с мальчишеской прической в брючном костюме, в майке с принтом разве не копия (суть – отражение!) своего же решительного и находчивого сына? Монолог «быть или не быть», который каждодневно и ежечасно мучает любого смертного, в этом спектакле начинается с самого первого аккорда и бьет речитативом до последней ноты. «Опять покрыто тучами лицо» - говорит мать-королева. СтОит ли мучиться? «ТАК СОЗДАН МИР: ЧТО ЖИВО, ТО УМРЕТ, И ВСЛЕД ЗА ЖИЗНЬЮ В ВЕЧНОСТЬ ОТОЙДЕТ». #таксозданмир. И тут же слышен НЕОЗВУЧЕННЫЙ ответ Гамлета, ставший рефреном всей истории. «Достойно ль Смиряться под ударами судьбы, Иль надо оказать сопротивленье И в смертной схватке с целым морем бед Покончить с ними?» Здесь хочется поставить знак усмешки, но не знак вопроса. Додин наделяет каждого УТВЕРЖДЕННОГО ИМ героя своим, назовем это, вероисповеданием, отображенным транспарантом в зоне сердца. Додин впервые как никогда близок людям поколения фейсбука. Мы, живущие в 21 веке, другие, нам скучен «Гамлет» известный, но нам, рефлексирующим и неглупым, искренне важно и нужно «поразмышлять, что для нас СЕГОДНЯ кажется, может быть, одним из главных проблем». И здесь не так много вариантов. Гамлет верен отцу и себе самому в мести за отца. Это один человек. Один, оставшийся из двух. Ему же верна Офелия, тонкая, нежная, хрупкая, едва уловимая, неслышная, как легкий бриз, как только что распустившийся цветок фиалки, что не терпит резких движений и нуждается в заботе. Офелия, «единственная радость», единственно поющая, СПОСОБНАЯ петь (пусть в мучении, но выдающая мелодию), в воздушном платье, с легкой грустной улыбкой, но НЕ СПОСОБНАЯ изменить ход событий, всей своей природой верна своему Принцу. Клавдий и Гертруда исповедуют другую веру. Это коварство без любви, но со страстью. Здесь жажда власти, схожая с насилием. Оно не прикрыто, напротив демонстративно, вызывающе, пугающе, и на вопрос «Стыдливость, где ты?» отвечающее уничтожением. После первого просмотра спектакля все время кажется, что это вторая-серия-вишневого-сада. Те же не только актеры, но и герои: Гертруда-Раневская, без женского, решающего согласия которой не свершилось бы самое страшное; Офелия-Варя, исключительная, честная и чистая, та, которую просят помянуть в своих молитвах; Клавдий-Гаев, с виду значительный и успешный, но по факту потерянный, беспомощный и жалкий. (К слову, пришедший на препремьеру Дмитрий Савельев, бывший директор и агент Данилы Козловского, не разделил это мнение, сказав, что это «серия, но не вторая»). Кроме прочего, снова неподражаемый Лопахин, он же Гамлет, он же Козловский задает жару всем очевидцам сего действа – разоблачение в демонстрации суть ОТОБРАЖЕНИИ. Не он ли наглядно проявил чудеса собственной изобретательности и смышлености, усадив всех перед экраном и наглядно показав РЕШЕНИЕ? Кульминация спектакля (и это на сегодняшний день признали очень многие!) в блистательной игре превосходной актерской троицы Сергея Курышева, Игоря Иванова, Сергея Козырева. По-иному мы слышим слова Гамлета-чацкого: «Однако и без лишней скованности, но во всем слушайтесь внутреннего голоса. Двигайтесь в согласии с диалогом, говорите, следуя движениям, с тою только оговоркой, чтобы это не выходило из границ естественности. КАЖДОЕ НАРУШЕНИЕ МЕРЫ ОТСТУПАЕТ ОТ НАЗНАЧЕНИЯ ТЕАТРА, ЦЕЛЬ КОТОРОГО ВО ВСЕ ВРЕМЕНА (ВО ВСЕ ВЕКА!) была и будет: ДЕРЖАТЬ, так сказать, ЗЕРКАЛО ПЕРЕД ПРИРОДОЙ, показывать доблести ее истинное лицо и ее истинное – низости, и каждому веку истории – его неприкрашенный облик. Если тут перестараться или недоусердствовать, несведущие будут смеяться, но знаток опечалится, а суд последнего, с вашего позволения, должен для вас перевешивать целый театр, полный первых». Хотите катарсиса? Возможно, для каждого он свой. Для автора этих строк он комом в горле в музыке Гамлета, впервые исполненной на флейте, то есть в мелодии невозврата, запущенной мести, необратимости, мелодии уже ушедшей Офелии, напоминающей, «как пел ее голос, летящий в купол, и луч сиял на белом плече, и каждый ИЗ МРАКА смотрел и слушал, как БЕЛОЕ платье пело в луче». Единственная радость, без черных и белых пятен, исчезла и теперь уже невозможен другой исход. Это предопределяет для зрителя финал спектакля, финал трагедии. И здесь человек-тонкой-душевной-организации, полагаем, не сможет сдержать слез. Яркий и хлесткий монолог Гамлета в апофеозе спектакля действительно мощнейшая сцена (хоть, с позволения сказать, и не сравнится с другим превосходнейшим театральным монологом актера Козловского). Затем будет неожиданный ход, явно заимствованный из другого лицедейства, но также явно оправданный и возвращающий нас в наши дни и те же размышления о главных проблемах, что требуют непременного размышления, как призывал великий Додин. Затем овации и поклоны на сцене-подиуме, и букет Мамы исполнителя главной роли и ее прямолинейные высказывания: «Когда Дани не было на сцене, было так скучно», «Даня молодец, он очень много трудится! Это ему спасибо, не мне», и аплодисменты Ольги Зуевой, стоя, и восторг на ее лице при всей нелюбви к Шекспиру (как было озвучено на банкете по случаю премьеры), и комментарии в променуаре: «Как круто, когда они начали раздеваться… и трупы эти летящие!... », еще раз уводящие спектакль в атмосферность и в зрелищность, в кино. Берем на себя смелость назвать этот спектакль Льва Абрамовича Додина Самым киношным, самым современным его спектаклем, самым НЕ ДАЮЩИМ ответы, как средство от болезни, но оставляющим ВОПРОСЫ, заставляющим думать и думать, пусть вызывающим вопросы «А, интересно, Додин смотрел спектакли Бутусова, что в соседнем театре?», но заставляющим, как минимум, рассуждать, напрягать мозг, по множеству причин, и заставляющим ВЕРНУТЬСЯ на этот спектакль, чтоб разгадать все замыслы гения. Ибо не было бы тогда разнообразия мнений и рецензий. Вечер 10 апреля был содержательный, наполненный. Мысли роились в голове, ища аутентичных ответов, в голове во всевозможных вариациях звучало безумное «Танго в сумасшедшем доме» Альфреда Шнитке. В соседнем от МДТ здании накануне вечером открылся хипстерский магазин #Gate31. Tatiana Kononowa специально для https://vk.com/danila_kozlovsky_club
и https://vk.com/club5458184 P.S. „Но в городе объявился целый выводок детворы, едва из гнезда, которые берут САМЫЕ ВЕРХНИЕ НОТЫ И СРЫВАЮТ НЕЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ АПЛОДИСМЕНТЫ. Сейчас они в моде и подвергают таким нападкам старые театры, что даже военные люди не решаются ходить туда из страха быть высмеянными в печати”.